ПАРВИН ВИЗИР КЕАНИ.

ЖИВОЙ ЗВУК.

У Ровшана, привыкшего выступать в роли первой скрипки, визит в общежитие, в котором поселились беженцы, был связан с целью составления статьи о национальном музыкальном инструменте – о таре. По поручению главного редактора, эта статья предназначалась для  следующего номера журнала.

–   Загляни-ка в общагу номер три. Я  договорился с комендантом  по имени Мушфик. Он, спровадит тебя в мастерскую. Тебе предстоит встретиться с мастером Натиком и взять у него интервью. Постарайся разузнать интересные истории о таре. Говорят, что Натик когда-то был известным мастером в Агдаме. Его предки зарабатывали на жизнь починкой и изготовлением музыкальных инструментов. А может, он знаком с  неким знаменитым таристом? Одним словом, короче, чтобы завтра утром твоя статья лежала на моём столе. Торопись.

Ровшан, вооружившись пером по поручению редактора, отправился в указанный адрес.

–     Разве можно написать статью за одну ночь?  Ну и в историю же я  влип.  Нечего сказать. – Он долго ворчал, но затем, махнув рукой, произнес: – Эхх, пусть всё катиться ко всем чертям, не буду долго голову ломать. Перепишу всё сказанное собеседником на белую страницу, а вечером за стаканом чая, добавив несколько слов, впихну его редактору. На самом же деле, в чём я виноват? Они сами подсунули мне никчёмную тему. Я  же привык написать о живом предмете, нежели о неодушевлённом? И какую - же небылицу мне придумать о таре?

–     Ну, здравствуй, племянничек.

Ровшан даже и не почувствовал, как вошёл во внутрь общежития, так как, страшно задумался. Голос смугловатого, низкорослого, усатого коменданта, говорящего сладким карабахским говором, вывел его из забвения.

–     Добрый день. Меня послал Керим муаллим. Он, кажется, заранее с вами договорился.

–     Ах, ты родненький, я всё понял. Вообще-то он предупредил меня про срочную статью о таре. Это так порадовало меня, что я с большим удовольствием согласился вам помочь. Но между нами, дорогой, какую же вы благородное дело совершаете! Писать подобные статьи в то время, когда враги всеми силами пытаются присвоить наших национальных инструментов действительно необходимо. Знаешь что? Ты лучше напиши про историю тара, о чудотворном звуке тара, напиши про тех золотых пальцев мастеров искусства, которые в своё время скользили по струнам, по пеленам этого чудесного инструмента. Но я тебя прошу. Если пишешь, то пиши с душой, с любовью. Эта такая тема, что грех относиться к нему с безразличием и смотреть на него сквозь пальцы.

–     Не стоит беспокоиться. Я  всё же постараюсь вас не разочаровать.

–     Пусть Аллах вознаградит тебя за твои старания. Следуй за мной. Я познакомлю тебя с Натигом. Он живёт на третьем этаже.

–     А где же находиться его мастерская?

Кажется, вопрос показался коменданту забавным. Он, улыбаясь, промолвил;

–     Какая ещё мастерская? Эх, дитя покойного, чья память блаженна. Он всего лишь беженец. Да откуда же у него столько денег, чтобы открыть для себя собственную мастерскую? У него комната-то состоит всего из шести-семи квадратов. Один стол, да два стулья. Если ты войдешь в его хибару, то онемеешь от изумления. Тары, кавалы и кяманчи висят на стенах, лежат на полах комнаты. Отчего не найдешь и свободного местечка, чтобы рассиживаться. Но Натиг такой лихач, такой ловкач, не то слово. Я  из роду ещё такого не встречал. После оккупации Карабаха беженцы, прибывшие на столицу, приступили к мелкой торговле. Да кто же в нынешнее время согласиться, месяцами мастерить тар или кяманчу, чтобы в конечном итоге, довольствоваться мелочами? Как- никак, но себестоимость тара дороже его продажной цены. Я ещё не говорю о той кропотливой работе, что требуется для его изготовления. Одним словом, тебе необходимо увидеть всё это собственными глазами.

Ровшан, поднимаясь по кривым лестницам, увидел того, что вызвало у него чувство отвращения. Перед каждой дверью стояли столы и ведра для мусора. На каждом столе лежали электрические печи и посуды, наполненные водой.  Безусловно, люди, изгнанные из своих земель, люди, потерявшие родной кров, карабахцы, привыкшие с утра пораньше заниматься хозяйством, скотоводством, земледелием, пытались ужиться в тесноватых комнатах общежития и устроить свой быт.

–     Да здесь же требуется капремонт. – возмутился Ровшан.

–     Не надо отчаиваться. Нам обещали отремонтировать общежитие на следующей четверти. – ответил старик, пытаясь утешить разочарованного гостья.- Нам сюда. – сказал он, указывая налево.

Ровшан собирался повернуться в сторону Мушфика, как вдруг заметил раковину тара, лежавшей под столом на гнилом поле. Он на миг постоял на месте и невольно не смог оторвать глаза от раковины. Журналист, относящийся к подобной теме с нежеланием, спросил;

–     Он живёт в этой комнате?

–     Нет, родненький. Там живёт его семья. А «мастерская» на том углу. 

Постучали в дверь. В ответ отозвался мужской голос.

–     Заходите. Дверь открыта.

В комнату первым вошёл комендант.

–   Да сопутствует тебе удача, – сказал Мушфик, обращаясь к Натигу. За Мушфиком стоял Ровшан, с трудом вместившись в тесном коридоре. Он собирался приветствовать хозяина, как, вдруг оглянувшись по сторонам, увидел целый ансамбль троек. На мгновение он забыл о присутствие остальных. Он долго оглядывал инструменты, изготовленные нежными пальцами мастера. Если даже цвета и размеры инструментов отличались друг от друга, но их обделка с большой любовью и желанием не вызывало никакого сомнения.

–   Родненький, кажется, задумался.

–   Да, да, простите. Здравствуёте, меня зовут Ровшан. Я  должен взять у вас интервью….о таре.

–   Ну что же, присядьте. – спокойным голосом ответил Натик, с первой же минуты встречи демонстрируя свой сдержанный нрав. Он, заметив неожиданный интерес гостья к музыкальным инструментам, спросил:- И что же вас конкретно интересует?

–   Правила изготовления тара. Сперва, скажите о дереве, с которым вы пользуетесь во время работы. Я  заметил, что цвета инструментов разные.

–   Раковину тара я обделываю из шелковицы, дуба и орехового дерева, которая со временем меняет свою окраску. Рукоятку строгаю из абрикосового дерева, чтобы акустика была неповторимой. Рукоятка тара, чья раковина собрана из шелковицы, я  готовлю из орехового дерева. Такой инструмент тяжелее. А самое примечательное то, что у каждого тара своё специфическое звучание. Вот, к примеру, возьмём этот, – сказал Натиг, дотрагиваясь до тара, изготовленного из дуба.

–   Передай-ка его мне, – сказал Мушфик, отняв тар у Натика. Затем, он с любовью поднял его на уровне груди и, обняв его крепче, побегал пальцами по струнам тара, и в этот момент, зазвучала удивительная музыка. В тот миг, Ровшан наблюдал необычное явление. Мушфик полностью забылся. Он словно оживился, и словно очнувшись от долголетней спячки, окунулся в океан райских наслаждений. Та радость, та бодрость, что искрился в глазах Мушфика, смешиваясь где-то с не унявшей  болью, превратилось в такое непонятное выражение, которого Ровшан до сих пор не встретил в физиономии ни одного своего собеседника. Мушфик играл. Он играл на таре. Мушфик перебираясь пальцами по белой, жёлтой и тощей струне, играл с неугасимым вдохновением. Кажется, Ровшан только теперь понял силу тара, способного сотворить настоящие чудеса, способного вызвать бурю в душе каждого его слушателя. Звук тара казался ему сладким, родным. Кажется, Ровшан чувствовал как час назад, задумываясь о скучной беседе, пытался не идти на эту встречу. А теперь, когда весь мир приобрёл другую окраску в его глазах, благодаря чудному звучанию тара, Ровшан боялся того мига, когда он вынужденно покинет этот колыбель музыки. Вдруг струна тара оборвалась. Мушфик завершил мугам, исполняя его на пелене инструмента.

–   Сорвал струну, ночью пойдёт дождь, – сказал Натик, вздыхая.

–   Интересная мысль, – улыбаясь, заметил Ровшан.  - А это ещё что такое? – спросил он, вглядываясь маленькому сувениру, стоящего на столе, пронзительным взглядом. Маленькие инструменты, способные вместиться на руках у куклы, разместились на столь же маленьком подносе. Тар, кяманча, кавал…

–   Знаешь ли ты, что смастерить подобный сувенир стоит нечеловеческого труда? Надо выбирать струны таким образом, чтобы их звучание ничем не отличалась от настоящих инструментов.

–   А тот, вот этот тар, что висит на стене. Это же чудо!!! – произнёс Ровшан, не скрывая своего изумления. Натик повернулся назад.

–   Которого ты имеешь ввиду? – спросил он собеседника. Красота тара, висящего на стене и  обделанного с узорами и национальным орнаментом, для чего потребовалось уйма терпения и утончённости, не могло не очаровывать попутного зрителя.

–   Он чей? Он тоже подлежит продаже? – за вопросом Ровшана последовал лишь единственный ответ.

–   Нет, нет, что ты? Ты его не тронь! Это не тот тар, которого можно продать за приличную сумму. Это не тар, а живая история! История, которая хранит в своих струнах волшебные звуки мугама, веками хранившийся в памяти народа. Того мугама, у которого нет ни нот, ни партитур! Нет на свете таких пальцев, которые могли бы дотрагиваться до струн этого чуда. Те пальцы, осмелевшие сыграть на нём, в миг оторвутся. Этот тар особенный. Этот тар называется раненным - таром шехидом. Это - тар, носящий на своей груди пулю вражеской винтовки. Это - плачущий, изнывающий тар. Тар с болячкой. Не смей его трогать, не смей!

–   Простите, я не понял. Плачущий тар? Что всё это значит? Объясните, вы это о чём?

–   Не жди от меня объяснений. Я  не смогу выразить это в словах.

–   Я  же ни черта не понимаю, не понимаю…

Натик, заметив взгляд Ровшана, полный недоумением, произнёс:

–     Хочешь понять смысл моих слов? Тогда слушай.

Он с глубоким душевным потрясением и в то же время, с утомлением поднимаясь с места, с тяжёлыми шагами подошёл к стене. Каждый шаг Натика показался Ровшану вечностью. Тар,  обделанный с узорами и национальным орнаментом, сняли со стены. Тар,  обделанный с узорами и национальным орнаментом, попал в объятие мастера. Тар, обделанный с узорами и национальным орнаментом, миновав Ровшана, подал свою рукоятку в ладонь Натика. Только теперь Ровшан увидел на раковине тара дырку от пули.

–     Хочешь услышать звук инструмента, чья раковина продырявлена осколком? – спросил Натик, но потом, не ожидая ответа, дотронулся с плектром к его струне. Крик, жалобный плач тара поразил Ровшана. Порой бывало, когда он становился невольным очевидцем человеческого горя, но чтобы тар стонал с такой болью? Эта было настоящим зрелищем.

–     Ай, Аллах, что за звук, что за крик!

–     Эхх, дорогой, это же не простой, а живой звук. Это - звук, повествующий о пережитом, о былом. Ты до конца дней своих не услышишь больше подобного.

С уходом Ровшана из общежития, начался дождь. В его ушах звенели слова Натика. «Струну сорвал, ночью дождь пойдёт». А за этим и последовал гул раненного тара. Ровшан глотал слезы, протекающие по щекам. За то время, что корреспондент находился в той комнате, он получил  немало необъятных впечатлений. Ровшан лишь в то мгновение понял святую истину. Истину, рассказывающей о совмещении целого Карабаха, его музыки в весьма маленьком, незаурядном  помещении. И ко всему прочему, говорящий тар!!!...Зазвенел мобильник Ровшана.

–   Ну, чего, удалось ли разузнать чего-нибудь незаурядного? Надеюсь, что статью всё-таки напишешь. Название для статьи придумал? Название?!! – голос редактора гудел на другом конце провода. Корреспондент, не успевший взять содержательное интервью у своего собеседника в течение часа, но понявший смысл своей встречи с раненным таром, ответил тихо, голосом, глубоко пронизанным чувством вины.

–   Живой звук! – послышался ответ к заданному вопросу. – Живой звук!