Марсель также знаменит садами и парками. К примеру, сад развалин  - парк-музей с руинами античного города, которые были обнаружены здесь во время раскопок. Затем, сад Жарден-дю-Фаро, в котором располагается дворец Фаро. А также, ботанический сад в парке замка Борели. Главная магистраль города — блв. Ла-Канбьер — идёт от Старого порта на восток. Железнодорожный вокзал расположен в северном конце блв. Атен, который, в свою очередь, уходит на севере. Всего в нескольких кварталах на юг от Кур-Жюльен, параллельно бульв. Гарибальди — большая пешеходная зона с фонтанами, пальмами, кафе, ресторанами и театрами.

До XIX века те, кто приезжал в Марсель, удивлялись, что в городе не было памятников. И только при Людовике Бонапарте, который пытался понравиться портовому городу, в Марселе возникли цветущие дворцы и неотразимые здания, широкие проспекты и обзорная площадь. Дворец Фарос Людовик Бонапарт подарил своей супруге, императрице Евгении. Королевская чета побывала там, в день торжественного открытия, и сама Евгения провела во дворце несколько ночей перед смертью.

Замок Борели, построены богатой семьей торговцев, возвышается на холме одного знаменитого парка, где гуляют, любуются розами, катаются на велосипедах и играют в шары. Кстати, мастера «шарика» собираются сюда со всего света. В Марселе не всегда хватало воды. Долгое время воду брали только из двух рек: Юве и Жаретт, уровень в которых был непостоянным. Бывало, что вода в городе оказывалась ценнее шелка. Дворец Лоншман (1862-1869 гг.) – самый настоящий гимн воде, во всем своем блеске, достойном Версаля, он стал настоящим праздником, возведенным по поводу подвода к приморскому городу канала Монрите или Марсельского канала, который направлял воды Дюранса от Петриус в Вохлюз. Его центральный фонтан олицетворяет Дюранс, окруженный виноградниками и полями. В боковых помещениях дворца разместились музеи Естественной истории и искусств.

Торговля концентрируется вокруг ул. Парадис, которая по мере продвижения на юг становится все более шикарной. Морской вокзал находится на берегу моря, 250 м на запад в нескольких минутах ходьбы от Нового кафедрального собора.

Уже в XVIII вв., Марсель стал королем «мыльных пузырей». В 1789 г. там было 33 мастерских, которые выпускали 70 тысяч тонн мыла, расходившегося по всей Франции и за границу. Торговля процветала, корабли бороздили моря, и Марсель стал центром переработки тропических масличных культур: арахиса, копра, семян пальмы и кунжута. Рецепты были очень строгими, но у каждого мастера были свои секреты по изготовлению «лучшего» мыла, если не «самого лучшего»: 63% копрового или пальмового масла, 23% воды, 9% соды и морская соль. Перед тем, как перейти к разговору о кухне, надо познакомиться с одним безусловным правилом. В Марселе, как и во всем Провансе, все жарят и готовят только на оливковом масле, и никто не смеет возражать, ведь то, что оно предотвращает сердечнососудистые заболевания, знают уже давно. Оливковое масло не изменяет свих свойств даже при нагревании до 210°С.

Настоящий марселец не приступает к обеду без аперитива, отсюда его классический образ: вот сидит он в тени фигового дерева, в свободной рубашке с открытым воротом и, под треск кузнечиков, подтягивает свой «пастис». Аперитив заедают традиционными закусками, что были королями столов еще задолго до появления более практичных соленых орешков. Только в спокойной атмосфере и под прованский аперитив можно распробовать традиционное блюдо из улиток. Маленьких белесых улиток насаживают на стебли фенхеля и варят в бульоне из воды, соли, фенхеля и чеснока. Еще одна закуска – промытая килька маринуется в оливковом масле с чесноком и прованскими травами и подается на кусочках лепешки. Гастрономической достопримечательностью марсельцев считают «буйабэсс» – провансальскую уху, которую готовят из рыбы трех сортов: морского ерша, тригла и морского угря. Рыбу опускают в золотистый бульон, приправленный перцем, луком, чесноком, лавровым листом, шалфеем, фенхелем и помидорами. Чтобы сделать блюдо более пикантным, к буйабэсс подают «руй» – красный соус с испанским перчиком.

С давних пор, на голых возвышенностях Нерт, между Эстак и Мартиг, делаю сыр Брусдю-Ров. Традиционный провансальский свежий сыр из козьего или овечьего молока стал любимым десертом жителей Марселя. На закуску марсельцы угощают гостей и хрустящим печеньем в форме лодки с апельсиновым ароматом. «Кики-фреши» – волнообразные оладьи, обжаренные в масле и обваленные в сахаре – типичное блюдо для района Эстак, где их готовят по воскресеньям для жителей и гостей Марселя.

В марсельской гастрономии преобладают провансальская кухня и дары моря: мидии, сваренные в луковом бульоне с добавлением провансальских пряностей, наветт (местный хлебец), рыбные блюда под соусом или поджаренные с анисовым ликером, бурриду (уха с чесночным соусом), рататуй, помидоры по-провансальски. В ресторанах Марселя, расположенных вокруг Старого порта, готовится знаменитый буйабес - уха из нескольких видов рыбы. По моим личным соображениям, самым знаменательным фактом, чем можно было бы гордиться населению Марселя, послужил факт об известных уроженцев и жителей Марселя. Например, Фернандель — являлся французским актёром, одним из величайших комиков театра и кино Франции. Или, к примеру, Креспен, Режин — французская оперная певица (сопрано и меццо-сопрано). Командор ордена Почётного легиона, Ордена искусств и литературы. В её честь назван один из сортов розы.  И в том числе, Морис Бежар  - французский танцовщик, театральный и оперный режиссёр, один из крупнейших хореографов XX века.

Иметь загородный дом для марсельца – это традиция, которая берет свое начало во времена, когда был необходим огород. Эти дома сухой каменной кладки раньше были шалашами, которые мало-помалу превращались в загородные дачи не очень зажиточных семей в окрестностях Марселя. Более престижные дома воздвигнуты недалеко от моря, около Редонн или за прибрежным парком Прадо в Каланке. Каланк погружает свои темно-красные обрывистые скалы из известняка в невиданную синеву Средиземного моря. Одни из самых высоких в Европе, эти вершины – рай для скалолазов.

Бухты между Марселем и Сиота делят берег на большое количество заливов – радость для владельцев прогулочных яхт и любителей подводных погружений. Именно под одной из них, Сормиу в 1991 г. на глубине в 37 м над уровнем моря, Анри Коске нашел пещеру, которая сегодня носит его имя. Стены ее покрыты наскальными изображениями, рассказывающими о культе шаманства охотников Эпохи палеолита (25000 – 16000 лет назад). В ледниковый период пещера находилась на суше, и была легко  доступна. А что касается об искусстве живописи и кино. Эстак – это небольшой рыболовецкий порт на выходе из Марселя. В начале ХХ века некоторые художники влюбились в него, и приходили туда делать наброски для картин, увековечивших Эстак. Брак, Сезанн, Дерэн и Дюффи обмакивали свои кисти в воды этой маленькой бухты. Сейчас их работы выставлены в известнейших музеях и престижных частных коллекциях. Неподвижность картин уступает место лишь движению кино. В 1998 г. Эстак появился в фильме «Мариус и Жанетт». Этот фильм покорил весь мир и добился неожиданного успеха. Мир восхищается славными марсельскими писателями – Виктором Желю, Марселем Паньолем, Эдмоном Ростаном, Жаном Баллером; мастерами музыкальной комедии – композитором Винсентом Скотто, Дириусом Мило, актерами Фернаном Жозефом Дезире Контанденом, прозванным Фернанделем. И если раньше Марсель был «торговым королем» морей и океанов, сейчас он – «спортивный король»….

….Итак, я помню, как мы ехали долго и проделали большой путь, потеряв на дороге уйму времени. Доехали мы до нужного адреса уже к вечеру и в этот момент как назло началась ливень.

­    Я глубоко сожалею, Жюль, что заставил, уговорил вас пускаться со мной в неизвестном направлении. Правда, сожалею. Я просто не думал, что вечер будет таким прохладным и осадочным.

­    Ничего страшного, назад я доберусь на такси, – ответил я, пытаясь развеять облаков раскаяния.

­    Об этом подумаем позже, – высказался пилигрим, и нервозно поискав в кармане чего-то, что оказался потом ключом квартиры, вытащил из левого кармана пиджака целый комплект ключей, хотя к двери подошёл лишь один из них. Коридор, в которую мы вошли сперва показался мрачноватым. Зачем это показался? Там не было света. Точнее, свет был, но он горел так слабо, что глаза разболелись от первой встречи с тускневшей электрической лампой.

­    Вы абсолютно правы. Пришло время поменять лампу, – пробормотал пилигрим, снова попав в самую точку. - Наверное, поэтому соседи не желают постучать в мою дверь, – отозвался пилигрим.

­    Вы живёте один?

­    Увы!!!

­    И настолько заняты, что не можете дотянуться до лампочки?

­    До того, что это вовсе не удивительно.

­    Жак, не обижайтесь, но вы кажетесь мне слишком таинственным.

­    Наоборот, милый друг! В моём житье нет ничего скрытного или непонятного. Я как открытая книга, которую стоит прочесть хотя бы один раз без каких-либо на то сомнений. Вот вы, например, ознакомившись с жизнью знаменитостей, не спрашиваете себя о том, стоит ли прочесть статью про известного юмориста, актёра или же политика, чтобы в лишний раз убедиться в его достоинствах. Зачем же тогда, я кажусь вам не приемлемым вариантом? Не легче ли всего запоститься терпением и понаблюдать за происходящим?

­    Вообще-то можно.

­    Коли так, то прошу, – улыбнулся Жак и пригласил меня в комнату, которую он выделил для гостей.

­    Милая обстановка, – не сдержался я. – Я бы сказал получше тёмного коридорчика.

­    Жюль, присаживайтесь, а я приготовлю кофе с коньяком. В такую погоду, он как раз к месту.

Пилигрим поставил на угол свой груз и, сняв поношенное пальто и ежившись от холода, прошёл в кухню. Я, пользуясь, случаем, оглянулся по сторонам. Не могу рассуждать об отличительных чертах гостиной Жака и другими гостиными Марселя, но в ней царил определённый уют и он был создан, несомненно, хозяином квартиры. Я не заметил ничего такого, что напоминало бы о присутствии в этом доме женщины и мне стало ясно, что пилигрим натуральный, а может даже убеждённый холостяк. Словно каждая пылинка, даже голые стены говорили мне об этом. Итак, я попал в дом старого башмака, которую поносили женщины не столь часто, как это принято в нашей среде.

В гостиной стояла старая мебель красного цвета со времён Жозефины, и она была изношена до того, что обивка мебели отлипала повсюду, придавая дереву крайне неприятный вид.

­   Как будто с ним повозились крысы, – подумал я и посмотрел на мягкий диван. – Тут хотя бы можно сидеть и на том спасибо тебе,  о, мион дие! – проговорил я с шёпотом, как вдруг ко мне приглянулась другая мысль о том, что же пришлось пережить пилигриму по имени Жак Ренуар.  Но, как бы я не полагался на собственные фантазии и на тех предметов, которые, по всей видимости, отчасти представляли насыщенную картину быта этого господина, всё же мне не удалось воссоздать более приемлемый вариант,  что соответствовал бы истине. Жак вернулся в комнату с маленьким  подносом, на котором были обрисованы старые эскизы Парижа.

­   Вы, кажется, месьё, слишком всесторонне увлекаетесь искусством и я бы сказал, что вы настоящий фанатик, если в доме всё, даже посуда напоминает об элементах живописи.

­   О нет! Какой из меня искусствовед?! Живописью, как принято, занимаются утончённые натуры, а не такие дилетанты как я.

­   Откуда такое жестокое отношение к своей персоне? Я уверен, что приехал сюда не напрасно. Наверное, у вас есть, чем похвастаться.

­   Вы, слишком обходительны мой господин, если пытаетесь предугадать во мне настоящего профессионала.

­   Это не интуиция, уверяю вас! Я стопроцентно уверен, что оказался в нужное время в нужном месте.

­   Ну, раз, вы так уверены. То, я попрошу вас, составит мне компанию, если вы намерены очутиться как вы, верно, отметили, в нужном месте.

­   С превеликим удовольствием! – ответил я и начал преследовать его, когда у меня появился страшное чувство любопытности в надежде оказаться в сказочном мире красок.

Мы спускались по винтовой лестнице. И тогда я понял, что он ведёт меня в подвальное помещение этого старого здания.

­   Как же глупо! – в ту минуту подумал я, – Неужели, он держит картины в подвале? Там же сыро, – потом в какой-то момент мне стало не на шутку страшно. – Может, он прав. Я ненароком ошибся адресом и то, что показался на первый взгляд интересным, послужит причиной моей гибели?! Может, он просто головорез!?

Все мои сомнения и догадки рассеялись подобно мыльному пузырьку, когда переступив последнюю ступеньку лестницы, я попал в мир изящности и гламурности. Вокруг было столько картин, что в какой-то миг мне показалось, что я нахожусь не в каком-то заброшенном подвале, где наперекор моему изумлению не было и следа от сырости, так как вокруг горели угольные печи, а в музее изящных искусств, где собрались коллекции живописи, скульптуры и рисунков XVI-XIX веков. Такие образцы скульптуры как статуи Венеры Милосской, Давида, портреты Джоконды, Сектинской капеллы и многое другое.

­       Это, оригиналы? Вы, что обворовали всю галерею картин страны? – неосторожно вымолвил я.

­       Я не профессионал, но я не вор, Моншер. А то, что видите в основном копии, хотя есть среди них и оригиналы.

­       Да, что вы говорите?! И откуда это они к вам попали, если не секрет? – спросил я не доверительным тоном.

­       Я вижу, мой господин, что минуту позже вы попытаетесь связаться с жандармерией, если я не раскрою вам названия этой древней профессии.

­       Ах, ну да. Воровство – абсолютно древняя профессия. В этом никто не сомневается , – опять не удержался я.

­       Молодой человек, вам не кажется, что вы слишком уж грубы, – отозвался нервозным голосом хозяин подвала. Поняв, что я не зависимо от сложившегося обстоятельства перегибаю палку, я предпочёл извиняться, дабы не злить этого таинственного человека.

­       Извините, простите. Я, кажется под воздействием хлынувших на меня эмоций, проговорил сплошную ерунду и оскорбил вас. Я не хотел.

Хозяин немножко успокоился и присев на табуретку, изготовленную  из арахисового дерева, так как от неё сильно пахло орехом, покурил трубку и не только покурил, а начал наслаждаться густым дымом табака, пока я решил помолчать, и просмотреть коллекцию этого чудака. Каких только образцов живописи там не было. Среди них мне больше всего запомнились «Зонтики» французского художника Пьера Огюста Ренуара.

В последние годы жизни Ренуар снискал славу и всеобщее признание. В 1917 году, когда его «Зонтики» были выставлены в Лондонской Национальной галерее, сотни британских художников и просто любителей живописи прислали ему поздравление, в котором говорилось: «С того момента, как ваша картина была вывешена в одном ряду с работами старых мастеров, мы испытали радость от того, что наш современник занял подобающее ему место в европейской живописи». Эту цитату я запомнил на всю жизнь, ибо гордость за подобные мировые успехи своих соотечественников переполнял меня до нескончаемости. Я не успел пройти и полшага, как буквально рядышком заметил другую картину Ренуара, которая называлась «Обнажённой в солнечном свете».

«Обнажённая в солнечном свете» (фр. Torse, effet de soleil) — впервые показанная на выставке импрессионистов в 1876 году, получила очень резкие отзывы критиков. В частности, Альбер Вольф писал в «Le Figaro» подобное высказывание на адрес художника, а точнее его картины: «Внушите господину Ренуару, что женское тело — это не нагромождение разлагающейся плоти с зелеными и фиолетовыми пятнами, которые свидетельствуют о том, что труп уже гниет полным ходом!»

Я также был знаком с тем фактом, что в ту пору для картины позировала Анна Лебер, вскоре после этого умершая от оспы. В этой галерее творчества Ренуара я заметил и портрет актрисы Жанны Самари — портрет молодой актрисы театра «Комеди Франсез», написанный Пьером Огюстом Ренуаром в 1877 году.