ФИДАН ВИЗИР КЕАНИ.

               ОЛОВЯННАЯ ЛОЖКА.

Он вздрогнул от шума, доносившегося  со двора, в результате, чего, проснувшись с жуткой головной болью, взглянул на окружающие его предметы. Наверное, кому-то пришлось  разгневать её бабушку до пятого колена, а то она бы в жизни не выкрикнула бы подобным образом. Ведь несмотря на свою речистость, бабушка отличалась своей сдержанностью. Тогрул, усевшись на своей кровати, вытер глаза, из которых так и сыпался сон. Немножко прозевав, притупил свой взор на старом портрете своих родителей, безвременно ушедших из этой жизни. Внимательно рассматривая портрет, он быстренько встал на ноги, после чего дотянулся до одежды, висящей на каркасе железной кровати и, набросив на своё плечо полотенце, вышел во двор, чтобы умыться. Сегодня было воскресенье. На дворе стояла тридцати пяти градусная жара. Из крыши хижин, капал на землю кир, который таял под воздействием паленного солнца. Иногда веял Бакинский пыльный ветер, расшатывая веток старых деревьев – ив. Переполох во дворе прекратился в течение доли секунд. Нынче здесь стояла мертвая тишина. Каждое воскресенье, когда Тогрул старался выспаться вдоволь с целью распрощаться с усталостью, надежды об отдыхе лопали, наподобие мыльному пузырьку. Он часто уставал от трудоёмкой работы в заводе кораблестроителя сварщиком и тем более, становилось невыносимо, когда болели глаза. Тогрул поискал глазами бабушку, чтобы выяснить причину недавней неурядицы. Но не находя её во дворе, подошёл к крану, и наполнив ладони водой, всплеснул её на своё скулистое лицо. Наверняка, бабушка вышла вон из ворот, чтобы разбирать с каким-либо соседом вопросы, касающиеся бытовых проблем. Двор, в котором они жили с давних времен, не был столь большим и просторным. Но в последнее время появилась перспектива регистрации всех родственников жильцов на маленькие хаты с целью приобретения побольше прибыли от продажи ветхих теремков, попадающих в план на месте, которых предстояла строительство высотных зданий. Соседи были не теми, что жили здесь испокон веков и потому беспочвенные ссоры возникали по любому поводу. То кто-то взвешивал белье на верёвку соседки, другой соединял свой телефон к кабели другого, или же благодаря оплошности, кто-то из соседей затапливал квартиру другого соседа, проживающего внизу. И всё это послужило веской причиной для серьёзной кутерьмы. Вдобавок ко всему, канализационные проводы, являющиеся прожитками времён Ноя, сотворили настоящее чудо, когда после сильных ливней, во дворе образовалось целое озеро, на котором при желании можно было бы уплыть. Несмотря на частые жалобы, адресованных управдому, слова жителей оставались висеть на воздухе. Реализация долгожданных обещаний начальника управдома об устранении текущих проблем, оставались без пересмотра. Нынче в этих домах проживали приезжие из разных провинций Республики. Причиной этого являлась эмиграция прежних горожан в зарубежные государства для подрабатывания больших денег, а также переезд из провинций многочисленных людей, с надеждой на то, что они здесь устроятся в высокооплачиваемую работу. Итак, большинство семей двора состояли из малоимущих. Но районцам, привыкшие заняться хозяйством в широких полях, все же, приходилась испытывать трудности, когда речь шла об адаптации к городской жизни.

Среди соседей, единственным человеком, который никак не решалась продать свой кров, являлась бабушка Агабаджи. Ведь эти дома когда-то полностью принадлежали её покойному мужу. После формирования советской власти, дедушка, у которого отняли не только хоромы, но и все вложения, накопленных годами в банках, в скором времени скончался, но вот бабушка оказалась стойкой и сумела устоять против всяких бед и невзгод. Она осталась в жизни одна вместе с единственным сыном - отцом Тогрула. Но и это не сломила её перед посторонними. Агабаджи пережила вместе с сыном Великую Отечественную Войну, все лишения и трудности военных лет. Она пережила вместе с сыном те взгляды и отношения окружающих, которые осуждали её в лице жены состоятельного торговца. Эта мудрая женщина даже сумела противостоять давлению со стороны правительства. Ныне эти дни остались в прошлом. Взамен тех хором, которых лишилась бабушка в советское время, в прямом смысле этого слова, ей досталась с внуком те двадцать метров, в пределах которых и вырос внук бабушки Агабаджи. Старушка было довольна своей участью и лишь страшная смерть сына, сломило Агабаджи – женщину, которую и вправду не волновали мирские блага. Но старушка была настолько благочестивой, что не любила перечить судьбе, и скрывая свое горе где-то в глубине души, посвятила всю свою жизнь своему единственному внуку. Без Тогрула бы она, наверняка, давным-давно распрощалась бы и с этим бренным миром. На сегодняшний день, мечта внука и бабушки настолько отличались друг от друга, что между нами иногда возникали некоторые разногласия. Он с радостью согласился бы продать эту конуру, чтобы переселиться в новостройку, не взирая на воспоминания, прожитые в этих двадцати квадратных метрах. Но как бы они не старались, приобрести квартиру из центра казалось недоступной. Они могли лишь рассчитывать на какие - то квадраты в небоскрёбах. «А для двоих и этого вполне достаточно» - решил про себя Тогрул. Он долго обдумывал над попыткой уговорить бабушку – ярого консерватора, от мысли отстоять свои территории. Помимо всего, внука  тоже мучили сомнения по поводу кредита. Неоплата долгов в течение одного месяца, грозила потерей не только квартиры, но и тех денег, которых долгими годами платил должник для покрытия кредита. В последнее время, эти бесчисленные кредиты так и вошли в моду, с которым начали воспользоваться многочисленные граждане, нуждающиеся в бытовых приборах, в недвижимости, и даже в мобильных телефонах, которые были не в состоянии расплатиться наличными за свое новое приобретения. «С таким ходом, даже кусок хлеба придется брать в кредит». Эти слова Агабаджи в чём - то соответствовали правде. Вокруг квартала бесперебойно шли стройки. Жители квартала, ежедневно глотая пыль ново построенных домов, мечтали о том прекрасном дне, когда им тоже улыбнётся шанс радоваться новоселью. Летом, когда в Баку господствовала жара в четыре раза больше прошлогодней нормы, сразу же последовало распоряжение о порубке деревьев, в результате, которого население реально стал нуждаться в скафандрах для чистого воздуха. Раньше из посёлка Байыл, где проживала бабуля с внуком, можно было наблюдать  всю панораму города. В каждую ночь, Тогрул, пробираясь на камень, стоявшей возле окна, открывающегося в город, долго присматривался в огни Баку, виднеющиеся издали, в пылающие костры газа и нефти, горящие в расстоянии на тысяча километров. Время от времени, он даже представлял себя в нефтяных промыслах каким-то нефтяником-передовиком. А что теперь? Можно ли радоваться и любоваться Бакинскими ночами из-за высоких стен небоскрёбов, заслонивших видимость из окна? И плюс ко всему, голоса, шум и гам, раздающиеся из стройки даже в глубокой ночи, и не позволяющие уснуть спокойным сном. Тогрул спускался по лестнице во двор, когда Агабаджи появилась внизу неожиданно:

–     Ах, ты мой родненький, вот видишь, галдеж этих каргов и тебя лишил сна. Ну, коли встал, хотя бы вовремя поешь, а то вредно столько спать на пустой желудок. Бабуля - то с утра приготовила для тебя твои любимые коржики. Давай, быстренько умойся и марш за стол. Я сейчас же напою тебя чаем. – ласково сказала она.

–     Милая ты моя старушка, ну не стоит обо мне так тужить. Может, ты этого и не заметила, но, я давным-давно уже подрост. - промолвил Тогрул, потирая руки полотенцем, которую старушка сорвала из его плеч на ходу, на что бабушка, погладив голову внука, с нежностью, вымолвила:

–     Ах, ты мой ненаглядный, ведь ты же для меня как был ребенком, так и остался. Как же мне не нянчиться с тобою, ведь ты у меня единственный на этом свете. Слава Аллаху, пока еще держусь на ногах, а если слишком постарею, то привезешь для своей бабушки невестку, и станет она опорой нашей маленькой хаты. Сынок, ты уж задумайся об этом. А то в старости лет останешься башибузук павлином.

И на этот раз Тогрул, с теплотой поцеловав руки бабушки, чья кожа рисовалась трещинами, мозолями, нежно вымолвил:  

–     Ну что же мне делать, бабуля? Эта же не моя вина, трудно разыскать достойную девушку.

Но за отговоркой внука, последовала ворчание бабули:

–     Да уж, в этом городе от девиц некуда деваться и только в твоей бахче целый год неурожай. Послушай-ка ты свою старую бабулю, я же тебе плохого не пожелаю, женись-ка ты, пока не поздно. А то, через пять лет никому до тебя не будет дела. Вот, взгляни не меня, ну кому я нужна после этого? Сдала я уже, сама для себя стало ношей, хотя бы найдешь того, кому не будет лень о тебе заботится. Вот, пожалуйста, даже беззубый внук Масмиханум - Атабала нашел себе царь - девицу, ни вздумать, ни взгадать, ни пером описать, только вот одного тебя никак невозможно сдвинуть с места. А впрочем, нужно бы зайти к ней и поздравить. Ты же знаешь, такие дела не любят отлагательств. Завтра же зайдешь в толкучку, закупишь какой-нибудь подарок. А они молодцы, что не дали ему улизнуть. Как только мальчик  начал встречаться с девушкой, так сразу же решили его связать узами брака. А то таким, как вы бахвалам, ничем не угодишь. Повстречаетесь раз или два, а потом скажете, что она вам не пара.– проворчав чуть не в последнем вздохе, Агабаджи наступила на последнюю лесенку, с трудом волоча за собой отяжелевшие ноги. Тогрул, как и прежде, пытаясь изменить тему не желаемого разговора, решительно отозвался:

–     Ну, полно, полно, бабули-джан, даю слово, что на днях об этом подумаю. Ты мне лучше скажи, с кем это ты так бранилась?

–     Незваными гостями, с кем же еще? – недовольно фыркнула старушки: - Опять приходили меня уговаривать. Но они от меня даже трухлявого яблока не дождутся. Твой дедушка не потому построил этот дом, чтобы кто–то явился и с одним махом всё уничтожил. Как говориться в народе, в жизни одного дерева не посадил, а хочет полакомиться его плодами? Сует мне какую – то бумажку, и хочет доказать, что является хозяином этого двора. Спрашивается, а куда же нам деваться? Ведь я еще не говоря о том, что это государство обязано мне платить компенсацию за нанесенный ущерб. Государство всё ещё должен мне за то, что советы, в своё время, отняв у меня весь этот двор, раздали его простолюдинам. Ну, с этим - то я хотя бы смирилась, как – никак, но свои. А сейчас те, которые разрушили этот чертовый режим, хотят окончательно меня разорить и оставить посреди улицы. Ну, не хочу я им сдавать свой кров, не желаю!

–     Эх, бабуля, если даже ты не сдашь, то сдадут все соседи. Помнишь поговорку? От единого рукоплескания никакого толку[1]. Вместо того чтобы остаться без средств на существование, лучше довольствоваться тем, что тебе предлагают. В один прекрасный день, придут и разрушат эту глыбу камней и ничего от него не останется. – попытка Тогрула объяснить бабушке реальную обстановку, осталась безрезультатной. Агабаджи заговорила своеобразной мимикой и жестами:

–     Да ну их, к лешему! – сказала она, - Ты же меня очень хорошо знаешь, не посмотрю на то, что еле – еле хожу, дойду до исполкома и устрою там такую шумиху, что им небо в овчинку покажется! Если не захотят меня услышать, то позвоню в телевидение, и буду жаловаться Айнисе. – Агабаджи  так называла телеканал «АНС», -  Бабушка - то у тебя хоть и дряхлая, но бойкая, не даст себя в обиду. Да хотя бы хороших денег предлагали, а они вместо этого, надумали от нас избавиться грошами. Ни черта не мыслят о качестве бетона, но строят и строят. Позавчера показывали по телевидению. Я сама своими глазами видела, как рухнул дом задолго до завершения строительных работ. А ты представь, что было бы, если бы туда переселились целые семьи. Их что, пришлось бы вогнать в гроб, из – за того что, кто – то решил хорошенько подзаработать? Да они же безответственные люди, для них жизнь простолюдин ничего не стоит. Ну и пошли же люди, ей-богу. Да с таким быстрым темпом, с чем они возвышают эти кармоноскрёбы – так называла бабушка небоскрёбов, -  и до исторических сооружений доберутся. Я только одного не пойму, зачем им так ненавистно то, которого построили их же предки? Что плохого сделала им эта груда камней? Разрушить - то очень  легко, а для того, чтобы построить, да еще построить, как подобает, требуется сноровка в деле. А у них даже и этого не имеется. Ведь эти же сооружения наше прошлое, а, отрицая былое, невозможно стремиться к будущему. И для того, чтобы достойно оценили твои услуги, хотя бы с уважением отнесись к труду прошлых поколений. Вот увидишь, судя по тому, как они начали протискивать коренных жителей города на крайние территории, через год или два из – за этих карманоскрёбов, которых так дружно друг – другу прилепили, город превратится в тесную слободу. Через год или два здесь негде будет двигаться. Благодаря этим чертовым стройматериалам и без того стало трудно зайти во двор, а будет еще хуже. В маленьком дворике, где проживает Нися ханум, так и несутся легковые машины, оттого, что рядом строятся такие карманоскрёбы и перед двором не осталось тропинки для движения, вот и ребятам негде играть в мячик. А еще планируют нашу автобусную стоянку сносить. Нет, с такой алчностью к деньгам и богатству, не видать таких беднякам, как мы покоя, как своих собственных ушей. Ну, зачем народу столько кармоноскрёбов? Они что, намерены всех жителей районов и сёл до одного переселить в столицу? Да не резиновая же она, в конце - концов. Если так будет продолжаться, то в городе от массового потока людей дышать – то будет нечем. Вот, каждый месяц привозят из Аравии, из Грузии автомобилей, как будто у нас здесь их мало. А наши фармазоны, покупают их, а потом у них еще хватает наглости жаловаться на пробки, когда сами же и являются их зачинщиками. С древних времен, в семьях водилась лишь одна машина, и то у кормилица. А сейчас все члены одной и той же семьи, без исключения, желают иметь свою собственную лёгковушку. Даже женщины, старые женщины, у которых уже спета песня, решили покататься в своей тачке. И заезжают они в столбик, словно в кухню. Об этих автошах нечего даже говорить. Ну и мода же пошла в стране. Ехать на двух колесах. Спрашивается, ну тогда зачем же выдумали эти иноземцы для машины четыре колеса, если для некоторых удобно ехать на двух? Выпивают до зеленых чертей, а потом…Не из–за пробок, а вот из–за таких выходок, каждый день и случаются аварии.

–     Даа, бабулиджан, тебе и вправду трудновато примириться с нововведением. – почесав свой затылок, вымолвил Тогрул, на что старушка, качая головой, выразила свое несогласие:

–     Ошибаешься, ох, как ошибаешься. Бабуля - то у тебя совсем не отсталая. Но перебор тоже неуместен. Да и всякому желанию есть предел. Даже в Коране написано: Аллах не балует тех, кто тратит свои деньги на ненужные и на бесполезные дела. Если у тебя водятся деньжата и тебе просто неизвестно их предназначение, то лучше потрать их на благородные дела, чем на какую – то чушь. Ведь добро-то никогда не пропадет. А вот расточительство, однозначно до добра не доведет. – сказав Агабаджи, поставила стакан заварного чая перед внуком. После того, как Тогрул выпил глоток горячего чая, он приступил к переговорам с бабушкой;

–     Нет, бабуля, ты лучше хорошенька отмерь, а уж потом отрежь. Давай-ка, продадим эту квартиру, после чего, переселимся в отдельную, и в более просторную хату. Платить кредит я буду за счёт своей зарплаты. А ты, хотя бы в старости лет проживёшь, как королева. И страданиям придет конец, и в душе воцариться покой. А то, перетаскивая полное ведро воды наверх, совсем выбилась из сил.

Агабаджи потянула с упрямством: 

–     Да не хочется мне такого покоя, а если захочется, то протяну ноги, и то лучше. Ты, наверное, не в курсе, но вот мне довелось узнать о том, что жизнь людей в этих кармоноскрёбах хуже, чем у нас. Они как переехали в эти дома, так и обитают там, как зомби. Сперва, им обещают золотые горы, мол, у вас будет дворик и беседка для детишек, мол, во дворе дома построим парк, будете жить в экологическо-чистом районе, но все это басня продолжается только до приобретения квартиры, а напоследок выясняется, что это ничто иное, как уловка для привлечения клиентов. Спрашивается, откуда в Баку взяться экологически чистому району, тогда, как всем жителям города приходиться дышать одинаковым дымом и грязью, да еще в таких высотках, которые расположены очень близко к синеве? У нас что, в разных частях города различные климатические условия? Вздор какой – то, да еще такой, что из-за него стоит выбить все зубы этим врунам… Как только им удается подкупить тебя с этими махинациями, у тебя тотчас же начинаются неприятности и только тогда становиться ясно, что тебя в чистом виде надули. И не видать тебе никаких удобств, включая также воду, свет и газ. А когда начинаешь требовать коммунальных удобств, то сталкиваешься с авансом, благодаря чему стоит терпеть до тех пор, пока строительная компания не продаст всю квартиру. И чем же ты мне велишь заниматься в этой преисподней? Тебе же известна моя привычка. Глаза не сомкнутся, если не дочитаю перед сном аият или суру. Неужели, ты пожелаешь мне в старости лет, дотянуться до керосиновый лампы, чтобы при тусклом свете лампочки, разбирать этот сложный алфавит? Да не такая уж зоркая твоя бабушка. Боюсь, как бы до этого долгожданного дня, у твоей бабуси рожки да ножки не остались. Тогда придется тебя таскать свою бабулю в музей, потому что никакой мулла не согласиться передать старушку в землю в таком виде.

Слова бабушки вызвали хохот у внука:

–     Бабусь, я ручаюсь, что никакой КВН – щик не сравниться с тобой по балагурству. – ответил Тогрул, у которого в глазах появились слёзы. Но Агабаджи, игнорируя весёлое настроение Тогрула, промолвила более, чем серьёзно:

–     А что соизволишь мне делать? Истина – то всегда имеет под собою почву, а вот цель беззакония состоит в удушении истины. – Агабаджи не успела высказаться, как Тогрул захватив нарды, встал со стола:– Ай, балам, ну и куда же ты собрался на этот раз? - спросила Агабаджи. - Ну, хотя бы сегодня сиди дома, выходной же у тебя на один день.

–     Да видишь ли, бабулиджан, ребята попросили поиграть с ними в нарды.

–     Ну, если попросили, то нехорошо их оставлять в ожидании. Тогрулджан, если тебя не затруднит, то позови-ка ты лучше Масмиханум, хотя бы поможет мне в закатывании теста, а то в последнее время, что–то рука не поднимается.

–     Ну ладно, позову. – сказав Тогрул, кивнул головой в знак согласия. А после занимательной игры в нарды с соседними ребятами, он поднялся в дом, чтобы отведать блюда бабушки. Приятный запах эришты, приготовленный Агабаджи, развеялась по всему двору. Внук, который прекрасно был осведомлён о привычке бабушки, делить последний кусок хлеба с соседями, стоял в ожидании очередной её просьбы: «Тогрулджан, отнеси, пожалуйста, чашку эришты тому соседу. Жена его ходит беременной. Грех такой женщине не отведать блюда, чей запах сумел достать нюх бедняжки». И потому, Тогрул, не дождавшись предупреждения Агабаджи, высказался, вымолвив то в шутку, а то и всерьёз:

–     Бабуля, ну и чмокают же все соседи от аромата твоей эришты^[2]. А может, ты нальёшь одну чашу твоей стряпни и для Сервера? А то, бедный мужик совсем зачах.

Агабаджи, смерив внука глазами, заполнила чашу эриштой, а затем, передав её Тогрулу, наказала:

–     И ты еще спрашиваешь? Отнеси, конечно же, отнеси. Но заодно передай Шевкет, чтобы хорошо присматривала за своим мужиком. А то таких молодцов один на четырех. С такими рекомендациями как у него, его давно пора надо было вносить в Красную книгу.

Не успел Тогрул зайти в дом, после того, как отнёс чашку эриште Серверу, тотчас же столкнулся с Масьмаханум, помогающей Агабаджи в сервировке стола. Внук сразу заметил на столе ту оловянную ложку, тот прибор, который одним своим присутствием выводил его из терпения. Он как раз собрался незаметно свиснуть ложку, как вдруг зоркие глаза Агабаджи уловили внука на деле.

–   А ну-ка верни! А то так обижусь, что за сто лет ни разу не посмотрю на твою сторону. – сказала Агабаджи, угрожая Тогрулу, на что внук ответил, оглядывая оловянную ложку жалким видом:

–   Бабуля, ну скажи, зачем тебе эта ложка? Порой мне становится трудно тебя понять, ну что ты нашёл в этой рухляди? Словно, весь твой аппетит зависит от этой старой вещи. Ну, выбрасывай же ты, наконец, эту безделушку в помойку. Что будут болтать обо мне люди, когда увидят, чем тебе приходиться обедать. Ты хоть раз об этом подумала?

Масьмаханум, захватывая слова Тогрула на лету, поддержала «виноватого» внука;

–   Даа, что правда, то правда. Тебе же известно, от балаболки соседей порой бывает некуда деваться. Вот у тебя в кухне столько медных и серебренных сервизов, а ты ни разу ими не воспользовалась. Ну, скажи, на какой день ты их оставила? Не то, что Тогрул, а даже я когда вижу эту баламутную ложку, так и руки чешутся его ломать. Но как назло, не поддается она мне, никак не поддается. – Выговорив эти фразы, Масьмаханум хоть и собиралась разгибать оловянную ложку, но Агабаджи угадав намерение соседки, неожиданной живостью отняла прибор у сердитой подруги.

–   Вот и отлично, что не поддается. – Ответила Агабаджи с чувством удовлетворения. - Я ведь к тебе всегда с душой, а ты вместо того, чтобы поддерживать бедную старушку, собралась на меня жаловаться? Ай, ай, как же тебе не совестно? Но вам меня не переубедить, я не собираюсь менять свои обычаи, как бы от этого вам не было неприятно. – Сказала Агабаджи, после чего приступила к обеду с оловянной ложкой, которая в тот миг являлась предметом ссоры. Тогрул напоминал человека, попавшего в безысходное положение. Но он не владел желанием обидеть бабушку.

–   Ну, хорошо, бабушка, обещаю. Я больше не буду затрагивать эту больную для тебя тему. Ешь, бабулиджан, ешь. – Присев за столом качнул головой Тогрул …

***

Во дворе шла буйная подготовка к свадьбе внука Масьмаханум - Атабалы. Несмотря на решение о скором выезде за невестой из родного очага Масмиханум, близкие соседи, приглашённые в свадьбу, пока мест не собирались торопится. Часть соседей высиживали в салонах красоты, часть из них занимались приглаживанием вечернего платья, а большинство занималась вечерним макияжем, прихорашиваясь перед зеркалом. Одним словом, во дворе невозможно было свободно двигаться из-за оглушительной суматохи. В придачу ко всему, маленькие дети путались под ногами, играя в игры и без того узком дворе. Агабаджи, спускающаяся по лестнице в под руку Тогрула, так и сетовала:

–              Ай балам, ну и нрав же у родителей этих детишек, ни разу не видала, чтобы они наблюдали за своими детьми. Да простить меня Аллах, вырастят эти дети в результате безмятежности своих родителей, как беспризорные, но им даже море по колено. А они - то, сорванцы, так и лазят вверх ко мне, нет, я не жалуюсь. Мне даже приятно, ведь как – никак, бывает с кем пообщаться, когда все на работе, но находятся среди них и такие, которые забрасывают мячик в наши окна и причиняют при этом вред другим соседям, вот и приходиться потом тебе чуть ли не каждый день менять окна. – после чего, встретив Масьмаханум возле выездных ворот, поменяла тему и вымолвила: - Эх, Масьма, Масьма. Ты лучше уговорила бы молодых, сыграть свадьбу на этом же дворе, устроили бы все дружно палатку, приготовили бы плов, и был бы у нас пир на весь мир. А ты вместо этого, тащишь всех соседей в какой – то дворец счастья. Ну, зачем тебе столько народу, если нам все равно придется вернуться домой голодными? Ведь еду – то там дают по крохам, на каждого один кусок мяса. И куда же ты собираешься людей впихнуть, когда автомобилей и без того мало?  – Хоть и в словах Агабаджи скрывался некий упрёк, но Масьмаханум, не считаясь недовольством  соседки, ответила с улыбкой;

–              Да ты не беспокойся. Для старших у нас всегда место найдется. – Масьмаханум сопроводила Агабаджи к «Жигули» белого цвета, а затем, поворачиваясь в сторону Тогрула, добавила;  - Сынок, и ты тоже присядь  к шоферу. – Она отошла в сторону, чтобы заняться усаживанием гостей в других автомобилях и не прошло доли секунды, как по указанию хозяйки пиршества, в салон того же автомобиля, где сидела Агабаджи, залезла соседка Шевкат и ее четырнадцатилетний  сын - Намик. Но колеса машины сели, как только Шевкат своими непостижимыми размерами рёбер, залезла в салон автомобиля. А когда упитанный Намик, не уступающий матери по весу, расселся рядом с Шевкат, Агабаджи, у которой чуть не лопнула сердце от притеснения, начала ворчать чуть слышным голосом:

–              Сдается мне, что у Масьмы от радости шарики за ролики поехали. Такую, как я, хилую женщину, решила примкнуть к этим держимордам.– Несколько успокоившись Агабаджи, тотчас же обратилась к Шевкату с сарказмом: - Шевкет, а ты я вижу, слишком потощала и полагаю,  что это заслуга той дыры, от которого вынуждены, мы, бедные, входить и выходить наружу. Вот, благодаря ему, и у тебя из бока кости торчать. – Но намёк Агабаджи, Шевкат восприняла как горькую истину.

–              Эх, тетушка Агабаджи, - ответила она, - не эту дыру, а вот Сервера благодари за то, что еле – еле стою на ногах. Весь день следить за моим ртом – что я кушаю, сколько я кушаю. Для полного счастья одного счётчика не хватает. Не жизнь, а кромешный ад. – Жалобы Шевката о муже показалось Агабаджи томительными и потому она, качая головой в недоумении, нагнулась сзади к ушам внука. Она, тыча внука, заговорила с шёпотом, когда тот со вниманием прислушался к словам бабули:

–              Сынок, давай лучше поймаем такси. А то не дойти твоей бабули живой до ресторана. Послушай, а Сервер достоин Нобелевский премии, если решил, как – то бороться с ее слоновым аппетитом. Но, а с другой стороны, мне его так искренне жалко, как бы разъяренному от голода Шевкет, не пришлось слопать и своего мужа. – Тогрул, насмехаясь в душе словам бабушки, все же решил предупредить её о неосмотрительности:

–              Вот услышит твои слова Шевкет, и ты не только Сервера, и себя пожалеешь, что пришлось с нею связываться….

После того, как «дружелюбные» соседи, походив на свадьбе, разошлись по домам в полночь, Агабаджи доехавшая ко двору только что и, не успев сойти с автомобиля, открыла рот красноречивостью в адрес завершившегося недавно  праздника;