­  –  Как же приятно…услышать такие утешительные слова от твоих уст. – сказал он, и в эту минуту поспешно зашли в каменное здание Рустам с Тюрканом, неся на руках лоскут и куски досок.   

–   Дотащим его на нем до шхуны. Увы, других средств передвижения у нас нет. – распорядился художник, после чего живо перевязав изодранный лоскут к ногу больного ради того, чтобы ограничивать его движения, взялся за один конец доски. Проблема вышла тогда, когда пришла очередь забраться на крутые скалы. Ввиду того, что скалы от прибоя стали более скользкими, чем раньше, то им пришлось мерить каждый свой шаг. В эту самую минуту, и сдала рука Рустама, и ему пришлось нечаянно отпустить ногу друга. Несмотря на то, что Фаик, стиснув зубы, и молча, перенес эту неосторожность, но его деяния не ускользнули от взора Ули.  

–   Зачем же ты отпустил доску, хоть ты и инвалид, но, все же, мужчина, и ты как бы там не было, сильнее, чем мы, вместе взятые! – закричала она, но Фаик на этот раз, не сдержавшись, целеустремленно набросился на свою кузину.

–   Замолчи, зачем это ты обижаешь человека, напомнив при этом о его недуге?! Ну, он же потерял руку в войне ради того, чтобы такие люди вроде тебя, смогли спокойно жить. Какой узколобой была, такой и осталась! На свете ни ума, ни разума не нажила. – с гневом выговорил он эти слова, но реакция Ули оказалась более резкой.

–   Тебе бы всегда отыграться на мне! Я же для твоего блага, а ты…. Ну и ладно, если он для тебя так дорог, пусть сам и дотащить тебя до корабля, а я ради тебя даже пальцем не пошевельну! Неблагодарный ты осел!

–   Вот ты всегда была такой ненадежной! Мне еще стоит ликовать, что я не связал свою жизнь с такой вероломной девицей, как ты. А то бросила бы ты меня в полдороге! – громко высказал собственное мнение блажной Фаик, после чего Ульвия, не собираясь остаться ему должницей, закричала:

–   А ты достоин самого худшего обращения! Тоже мне, вызвался заступником приятелей! И надо было тебе туда соваться, ищет на свою голову беду, а потом еще и жалуется. Не терпелось ему героем стать. Если послушать, то подумаешь, что он высоко ценит своего товарища, а на самом деле, еще недавно отзывался о нем, как об идиоте, который не умеет жить. Называл его утопистом, а сейчас чуть ли его до бога не превознес. Ну, и лицемер же ты! – всплеснула она свой яд, накопившийся у нее в душе и, не переждав ответа, направилась в сторону корабля.

–   Обещаю, что когда встану, то тебе точно не поздоровиться! А ну-ка вернись назад! Я кому говорю, сейчас же вернись назад!– кричал он вслед за Улей, но она, продолжила путь, проигнорировав кузена. Тюркан и Рустам, убедившись, что не на кого больше рассчитывать, пришли к выводу, что им и теперь придется вместе справиться с этой тяжелой задачей, и они, молча доставили его в палатку. После того, как Тюркан с помощью Рустама, навела порядок в палатке и помогла Фаику прилечь, ее спутник, выйдя наружу, внезапно заговорил: 

–   Во всем виноват я. Что–то на меня нашло, и я на минуту забыл про то, что маяк сооружен не ради того, чтобы заманить кораблей на берег, а для того, чтобы засветить им дорогу. Странно, обычно его не оставляют без присмотра, здесь по очереди дежурят люди, маяк же действует. Похоже, сегодня какой-то исключительный день.

–   Скорее всего, неудавшийся, - вздыхая, подчеркнула Тюркан, и Рустам, закуривая сигарету, произнес:

–   Не могу себя простить, из-за моей оплошности подрались люди.

–   Нет, это не ваша вина, просто у них в душе накопилась столько злобы, что они, наконец – то нашли повод для того, чтобы выплеснуть наружу все эту  мерзость. – сразу же заявила Тюркан, в надежде отвлечь его от дурных мыслей, - Лучше оставить их в покое и не трогать. И будьте к ней снисходительны. Я даже готова просить за нее прощения, ведь она не со злым умыслом, она у нас немножко слабонервная, и потом, она всегда была такой, ей всегда была трудно справляться с проблемами в одиночку, но она совсем не вредная. Приняв во внимание то, с какими трудностями нам пришлось столкнуться, то ее можно понять. Она, видимо, так нагружена всем этим, что настал момент взорваться. – вымолвила Тюркан, одновременно став на защиту подруги, а Рустам, затушив сигару, вознамерился закончить беседу без склонности к многословию:

–   Понимаю, – и стал передвигаться к носовой части корабля, когда как Тюркан не пожелала его оставить одного. Она, преследуя Рустама, расположилась на поверхности балок старой шхуны, которые были разбросаны повсюду, и спросила: 

–   ….Значит, все это результат войны?

Рустам, после долгого молчания, прошелся немножко по кораблю и, постояв на минутку в левом борту, произнес:

–   Не имеет значения. Лучше оставим этот разговор,….

Но Тюркан, всё-таки пользуясь моментом, взялась за извинение.

–       Вы уж простите меня, ведь я тоже недавно с вами обошлась слишком нетактично. – сказала она, понурив голову.

–       Ничего страшного. Я не имею права вас осудить за это, ведь вы восприняли меня с первого взгляда таким, как вам хотелось бы меня принять. – вымолвил художник, разведя плечами, но тут Тюркан решила ему возразить. 

–       Но я уже успела убедиться, что в большинстве случаев, такие суждения о незнакомом человеке с первого взгляда, могут оказаться ложными, хотя все твердят, что первые впечатления не обманчивы, – высказалась она и вся покраснела от смущения. Почувствовав неловкость женщины, Рустам сразу же взялся ее переубедить.

–       Ладно. Ну если это для вас имеет такое большое значение, то я вас прощаю, лишь бы вы не мучились. – сказал он, подходя к ней и взглянув на нее сверху вниз. А Тюркан, продолжая приседать на балке, произнесла:

–       …Извините, но вы, кажется, комплексуете из-за этого, вот и…., – но поспешный ответ художника оказался не таким, каким  она его себе представляла.

–       Ошибаетесь, для меня люди с порочным умом и душой хуже человека с физическим дефектом.  – вымолвил Рустам, на этот раз подойдя к носовой части корабля и взирая на море.

–       Я же весь день за вами наблюдала. Вы избегаете людей. Значит, есть какая – та причина? – спросила Тюркан, на что прозвучал такой ответ.

–       Ах, вы об этом? Да здесь не в пороке дело, просто я всегда… отличался от других.

–       Не поняла.

–       Да все очень просто. Я вроде чужой среди своих. Я не хотел жить, как все, как требовало от меня мое окружение, общество. Я даже во имя этого моего жизненного принципа, отказался подчиняться своему руководству по работе, и за это все вознаградили меня чувством неприязни и отвращения. Зачем вам выслушивать все это, ведь это для вас совсем неинтересно. – произнес художник, собираясь оставить свою собеседницу, но Тюркан, живо встав и отрезав путь Рустама, вымолвила: 

–       А может, даже слишком интересно, чем вам это кажется.

–       Известно ли вам, что требует человеческое общество от индивида? – спросил художник, шагая взад и вперед, - Чтобы все люди подстраивались друг под друга. То есть, чтобы они себя принуждали к тому, чтобы не отличаться от других и не превзойти их, и все ради того, чтобы не быть отвергнутым, и не дай бог им превратится в такого изгоя, как я.

–       А вы - сильная личность. – громко заметила Тюркан, но Рустам пренебрежительно заявил:

–       А кому они нужны – сильные личности с закалкой? Общество – то отвернулось ото всех гениев и талантливых людей своей эпохи, потому что, они не только не отличались от себя подобных особей, но и не желали меняться. Вы понимаете, о чем я?

–       О да. – ответила Тюркан, вспомнив всю информацию о таких личностях, но Рустам продолжал свой разговор с такой горечью, что она даже не осмелилась его перебить.

–       Ведь люди готовы истерзать того, кого они не в силе понять и принимать в свои ряды. – с энтузиазмом поощрял эту тему художник, - А когда эти нестандартно мыслящие люди демонстрируют всем всю свою мощь и талант, да и когда общество убеждается в том, что они, превзойдя всех людей вокруг, смогли создать или красоту, или даже изощренную вещь, так как и красота имеет изощренную форму, то их начинают бояться, избегать, и даже бывают такие случаи, когда восхищаются их талантом, силой, божьим даром, но никак их не воспринимают такими, какими она являются на деле. Правда, к таким людям тянуться, желают согреться в сиянии их лучей и блеска, но постичь их, они, всё же, не в силах.

–       Да, такие люди приходят в мир, чтобы заняться большими делами. И они рано или поздно сгорают в своем таланте точно так же, как мотылек пылает в пламени свечи. – в глубоком раздумье выговорилась Тюркан, а затем добавила: - Единственное утешение, что остается от них - это след их существования. Им тоже не дано понять тех, кто не живет, а помаленьку существует.

–       Верно, на каждом шагу можно встретить тех, кто живет ради незначительных желаний, ради мизерных достижений. – высказался и по этому поводу Рустам, - В принципе, им большего и не надо. Они привыкли преувеличивать свои маленькие достижения, а незначительные неудачи они воспринимают как трагедию. А такие люди при столкновении с трудностями теряют голову, им гораздо легче укрываться под тенью кого-нибудь, жить, полагаясь только на помощь и благосклонность других, но никак не пытаться насыщать свой мир, - бороться, независимо от того, увенчается ли это борьба с успехом или нет, и побеждать или даже проиграть, но обязательно с достоинством, – им просто не дано. – бурно промолвил художник и внезапно поменяв тему, заявил: - Вам лучше поспать, Тюркан ханум, проспитесь. А мне вот совсем расхотелось, вместо этого, я немножко подежурю, - сказал он, и Тюркану стала понятна его реакция, ему захотелось замкнуться в себе, чтобы как – то переварить недавнюю обиду, и ей ничего не оставалась, как с почтением отнестись к его пожеланию. Она, не посмев ему противоречить, направилась к палатке и, обнаружив свою подругу в слезах и присев около нее на карточки, она приласкала ее голову и произнесла:

–       Не надо, милая, не надо плакать. Эти непрерывные несчастия так испортили твои нервы, что ты сдала. Но ничего, завтра, когда мы вернемся в город и все останется позади, то и ты позабудешь обо всех этих неприятностях, - сказала она, обнимая рыдающую Улю.

–       Мне так жаль, Тюркан, ведь я из-за досады такого отличного парня обидела. Теперь он до смерти меня возненавидит, - вымолвила Ульвия, вытирая рукавом свои заплаканные глаза.

–       С кем не бывает, ну ничего, ты завтра же попросишь у него прощение, и он все поймет. Он же совсем не злобный. А теперь ложись, утро вечера мудренее,- прикрыла подругу одеялом Тюркан и снова достала книгу, настоящую романтическую поэзию Микайыла Мушфика[1], которую она очень обожала, но так и не сумела дочитать до конца, благодаря недавней беготне. Но скоро буквы стали кривляться, растаяли перед ее глазами и вытянули ее куда – то в темноту…

***